Фолкнер Уильям - Свет В Августе



Уильям Фолкнер
Свет в августе
Идя у дороги, глядя, как поднимается к ней по косогору повозка, Лина
думает: "Я пришла из Алабамы; путь далекий. Пешком из самой Алабамы. Путь
далекий". Думает меньше месяца в пути, а уже в Миссисипи, так далеко от дома
еще не бывала. И от Доуновой лесопилки, так далеко не бывала с двенадцати
лет.
Она и на Доуновой лесопилке не бывала, пока не умерли отец с матерью,
хотя раз по шесть, по восемь в году, по субботам, ездила в город -- на
повозке, в платье, выписанном по почте, босые ноги поставив на дно, туфли,
завернутые в бумагу, положив рядом с собой на сиденье. В туфли обувалась
перед самым городом. А когда подросла, просила отца остановить повозку на
окраине, слезала и шла пешком. Отцу не говорила, почему хочет идти, а не
ехать. Он думал -- потому что улицы гладкие, тротуары. А Лина думала, что,
если она идет пешком, люди принимают ее за городскую.
Отец с матерью умерли, когда ей было двенадцать, -- в одно лето, в
рубленом доме из трех комнат и передней, без сеток на окнах, в комнате, где
вокруг керосиновой лампы вилась мошкара, а пол был вылощен босыми пятками,
как старое серебро. Она была младшей из детей, оставшихся в живых. Мать
умерла первой. Она сказала: "За папой ухаживай". Лина ухаживала. Однажды
отец сказал: "Поедешь на Доунову лесопилку с Мак-Кинли. Собирайся, чтобы к
его приезду была готова". И умер. Мак-Кинли, ее брат, приехал на повозке.
Отца похоронили днем в роще за деревенской церковью и поставили сосновое
надгробье. Утром она уехала навсегда -- хотя, может быть, и не понимала
этого-на повозке, с МакКинли, на Доунову лесопилку. Повозка была чужая, брат
обещал вернуть ее к ночи.
Брат работал на лесопилке. Все мужчины в деревне работали на лесопилке
или при ней. Резали сосну. Резали уже семь лет и еще через семь должны были
извести весь окрестный лес. Тогда часть оборудования и большинство людей,
работавших на нем и существовавших благодаря ему и для него, погрузятся в
товарные вагоны и уедут. Но часть оборудования останется, -- потому что
новое всегда можно купить в рассрочку, -- и уныло застывшие колеса, поражая
взор, будут торчать над курганами битого кирпича и жестким бурьяном, и
выпотрошенные котлы упрямо, смущенно, озадаченно будут топорщить свои ржавые
бездымные трубы над пнистой панорамой немой и мирной пустоши, непаханой,
небороненной, в красных язвах буераков, прорытых тихими мокрыми дождями
осени и бешеными косохлестами весенних равноденствий. И тогда, иссосанные
глистами самозваные наследники, растаскивая дома и сжигая их в плитах и
очагах, не вспомнят самого названия деревни, которая и в лучшие дни не
значилась в анналах почтового ведомства.
Когда приехала Лина, в деревне оставалось семей пять. Была там
железнодорожная колея и станция, и раз в день товарно-пассажирский с воплем
проносился мимо. Поезд можно было остановить красным флагом, но обычно он
возникал из разоренных холмов внезапно, как привидение, и, лешим взвыв, --
мимо недодеревеньки, стороной, как мимо потерянной бусины, когда порвалась
нитка. Брат был двадцатью годами ее старше. Когда он забирал ее к себе, она
его почти не помнила. Он жил в четырехкомнатном некрашеном доме, с женой,
изношенной от труда и родов. Чуть ли не по полгода в году невестка Лины либо
ходила на сносях, либо оправлялась после родов. В это время Лина делала всю
работу по дому и смотрела за другими детьми. После она говорила себе:
"Потому, видно, и сама так быстро обзавелась".
Спала в пристройке



Содержание раздела