Фолкнер Уильям - Справедливость
Уильям Фолкнер
Справедливость
I
Пока не умер дедушка Компсон, мы каждую субботу вечером отправлялись к
нему на ферму. Сейчас же после обеда мы выезжали в шарабане: я с Роскесом на
козлах, а дедушка с Кэндейс (мы ее звали Кэдди) и Джейсоном на заднем
сиденье. Дедушка с Роскесом толковали о разных разностях, а лошади резво
бежали, это была лучшая упряжка во всем округе. Они легко тащили шарабан и
по ровному месту, и даже в гору. Было это в северном Миссисипи; на подьемах
тянул ветер, и тогда мы с Роскесом чувствовали запах дедушкиной сигары. До
фермы было четыре мили. Там, в роще, стоял длинный-длинный дом, некрашеный,
но содержавшийся в полном порядке искусным плотником из рабочего барака, по
имени Сэм Два Отца. Позади дома были сараи и сушильни, а дальше и самый
барак, за которым смотрел все тот же Сэм. Других обязанностей у него не
было, и говорили, что ему не меньше ста лет. Он жил среди негров; негры --
те считали его метисом, а белые -- негром. Но он не был негром. Об этом-то я
и хочу рассказать. Когда мы приехали на ферму и Кэдди с Джейсоном собрались
на ручей ловить рыбу, мистер Стокс, управляющий, послал с ними негритенка:
ведь Кэдди была девочка, а Джейсон совсем маленький. Но я не пошел с ними, а
пошел к Сэму, под его навес, где он мастерил ярма и фургонные колеса и куда
я всегда приносил ему табаку в подарок. Он бросал работу, набивал трубку --
он сам их лепил из глины, прилаживая тростниковые чубуки,-- и принимался
рассказывать мне о том, как все было в старину. Говорил Сэм, то есть
выговаривал слова, как негр, но слова-то были другие. И волосы у него
курчавились, как у негра, а кожа была светлее, чем у самого светлого негра,
нос же, рот и подбородок -- совсем не негритянские. Да и всем обликом своим
он вовсе не походил на негра в старости. Спина у него была прямая, а сам он
невысок, коренаст, и лицо все время спокойное, как будто он был вовсе не
здесь, и когда работал, и когда с ним говорили (даже белые), и когда он сам
говорил со мной. Казалось, словно он где-то на крыше что ли, совсем один
приколачивает дранку. А то вдруг бросит работу, что-нибудь не доделав, и
долго сидит, покуривая трубку. И приди тут хоть мистер Стокс или сам
дедушка, ни за что Сэм не вскочит и не схватится за неоконченное дело. Вот и
в этот раз я отдал ему табак, и он бросил работу, присел на скамью,набил
трубку и стал со мной болтать.
-- Уж эти негры,-- сказал он.-- Они меня зовут дядюшка Помесь, а белые
люди -- те прозвали меня Сэм Два Отца.
-- Значит, это не настоящее твое имя? -- спросил я.
-- Нет. Меня в старое время не так звали. Я помню, что мальчишкой твоих
лет я видел только одного белого -- торговца водкой. Он каждое лето приезжал
к нам на плантацию. А имя мне дал сам Человек.
-- Какой человек?
-- А тот, что владел этой плантацией, всеми неграми и моей матушкой. Он
владел тут всей землей по всей округе. Он был вождем племени чикасо. Он-то и
продал мою матушку твоему прадедушке. Он сказал, что я могу не идти с ней,
если не хочу, потому что все-таки я тоже индеец. Вот он-то и назвал меня Два
Отца.
-- Два отца? -- спросил я.-- Ведь это же не имя! Это ровно ничего не
значит.
-- Так меня назвали когда-то. Вот послушай!
II
Вот как рассказывал об этом Герман Корзина, когда я достаточно подрос,
чтобы его понимать. Он говорил, что когда Дуум возвратился из Нового
Орлеана, он привез с собой женщину. Всего он привез тогда шесть негров,
хотя, по словам Германа Корзины, на плантации и без них негров де
