Фолкнер Уильям - Мул На Дворе
Уильям Фолкнер
Мул на дворе
В конце января день выдался пасмурный, но не морозный, потому что был
туман. Старая Хет пришла из богадельни и сразу вбежала через прихожую на
кухню, крича громким, ясным, бодрым голосом. Ей, верно, было уже под
семьдесят, хотя по собственному ее расчислению, учитывая возраст разных
джефферсонских дам, от невест и до бабушек, которых, как она говорила, ей
доводилось нянчить с колыбели, ей было чуть ли не все сто или даже все
триста. Высокая, худая, покрытая изморосью, в резиновых тапочках и
длинном, мышиного цвета пальто, отороченном тем, что лет сорок или
пятьдесят назад называлось мехом, в модной, хотя далеко не новой
ярко-красной шляпе, напяленной поверх головного платка, с сумкой (было
время, когда она совершала свой еженедельный обход, следуя из кухни в
кухню, с вышитым саквояжем, но после того, как открылись лавки
десятицентовых товаров, саквояж ее заменили бесчисленные бумажные сумки,
которые там продавались почти что задаром), вбегает она, стало быть, на
кухню и кричит по-детски громко и радостно:
- Мисс Мэнни! У вас на дворе мул!
Миссис Хейт, которая присела на корточки у плиты, выгребая в ведро
раскаленные угли, вскочила, как подброшенная пружиной: ухватив ведро, она
сверкнула глазами на старую Хет и сказала - голос у нее тоже был громкий,
решительный.
- Ах, сукины дети, - говорит.
И прочь из кухни, не бегом, но с какой-то упрямой резвостью, не
выпуская ведра из рук, - плотная, лет сорока с лишком, и на лице у нее
неиссякающая, но умиротворенная скорбь, словно овдовела она по вине
какой-то женщины, и притом женщины, не обладающей особыми достоинствами.
На ней был ситцевый капот, свитер и мужская фетровая шляпа, доставшаяся
ей, как знали все в городе, от покойного мужа, которого вот уж десять лет
на свете не было. Зато мужские ботинки на ней теперь уж были собственные.
Высокие ботинки с пуговками и с носками, которые смахивали на луковицы
тюльпанов, и все в городе знали, что она купила их себе сама в магазине,
они тогда были ненадеванные. Вместе со старой Хет она выбежала за дверь и
нырнула в туман. Потому-то мороза и не было - из-за тумана: словно все
сонное дыхание города, накопившееся за долгую зимнюю ночь, плененное, еще
лежало меж этим туманом и землей, в темном, тесном пространстве - меж сном
и пробуждением; постоянное, выходящее из дремы тепловое равновесие,
рожденное и поддерживаемое исправным отоплением: будто слой застывшего
сала покрывал ступени, и деревянную крышку подпола, и доски, проложенные к
сараю, что стоял в углу заднего двора; и, когда миссис Хейт ступила на эти
доски, побежала по ним, не выпуская ведро с углями, она здорово
поскользнулась.
- Осторожней! - бодро крикнула старая Хет, которая ничуть не скользила
в своих резиновых тапочках. - Они перед домом!
Но миссис Хейт не упала. Она даже и не остановилась. Единым холодным
взглядом окинула она все вокруг и побежала снова, а из-за угла дома,
внезапно и бесшумно, как призрак, возникший из тумана, появился мул.
Казалось, он был выше жирафа. Длинноголовый, огромный, ринулся он прямо на
них, безудержно и неотвратимо, словно выходец из преисподней, а недоуздок
хлестал его по оттопыренным ушам.
- Вот он! - орала старая Хет, размахивая бумажной сумкой. - Ого-го!
Миссис Хейт резко повернулась. При этом она опять здорово
поскользнулась на заиндевелых досках, и они с мулом бежали теперь рядом к
коровнику, из открытой двери которого уже выглядывала неподвижная и
удивленная морда. Корове,
